Культура

Поэтика как прагматика

Поэтика как прагматика
Аксели Галлен-Каллела. Защита Сампо. Из иллюстраций к «Калевале».

В октябрьской экспедиции по следам Чебаркульского метеорита организатор международных арт-фестивалей и неутомимый путешественник Игорь Сид подарил мне свою антологию «Введение в геопоэтику». В этой книге более тридцати авторов, но сам составитель называет ее итогом своей двадцатилетней работы по осмыслению взаимоотношений между культурой и пространством.

Заметим, что сам термин «геопоэтика» также возник необычно. Придумал его странный шотландец Кеннет Уайт, обитающий во Франции и основавший там Международный институт геопоэтики. Его концепты изучить интересно – хотя чувствуется, что «основоположника» глубоко втянуло в свойственный French theory бесконечный и самодовлеющий (пост)структурализм. А Сид сотоварищи все же превращают эту трансдисциплинарную сферу в поле реальных геокультурных экспериментов. Примерно так в свое время русские революционеры относились к марксистской теории.

Однако не выглядит ли вся эта область интересов чем-то вопиюще отвлеченным от современности? Какая тут геопоэтика, если человек сегодняшний живет в ритме новостей реального времени? Вот даже сейчас то и дело отвлекаюсь от этих строк, переключаясь на прямую трансляцию с киевского Евромайдана. Время пожирает пространство и делает его медийно одинаковым. Однако все же парадокс в том, что параллельно этому идет и обратный процесс, хотя и менее заметный. И в нем побеждают именно «геопоэты», креативные воины пространства. Их проекты в конечном итоге оказываются более прагматичными, чем у тех, кто безнадежно гонится за временем…

После геополитики

Конец ХХ века стал концом глобальных идеологий и связанных с ними доктрин «универсального времени». Даже проповедник либерального «конца истории» Френсис Фукуяма в поздних работах пересмотрел и усложнил свою позицию. История на самом деле еще далеко не кончилась… Сколь бы ни пугали конспирологи пришествием единого монструозного «глобализма», мир в действительности становится все более многообразным.

Постепенно исчезают навязчивые модернистские симулякры «Запада» и «Востока». Как-то все более становится очевидным, что на этой круглой планете нет восточного и западного «полюсов». Например, технократию традиционно было принято считать «западным» феноменом, а природную созерцательность – «восточным». Сегодня же можно наблюдать обратный контраст, когда в Европе и Америке входит в моду все «экологическое» и «натуральное», тогда как тихоокеанские тигры громоздят небоскребы выше нью-йоркских. Не говоря уже о глобальном этноскейпе (термин Арджуна Аппадураи), который переформатирует стереотипный облик прежних наций. Кстати, показательный пример из текущей онлайн-трансляции киевской революции – пожалуй, самый ее оперативный и профессиональный комментатор, владеющий украинским языком лучше многих номинальных украинцев, носит имя Мустафа Найем.

«Мировые религии» также либо сами стремительно локализуются, либо уступают место локальным культам. Однако эта локализация не означает их взаимной враждебности – подобно тому, как античная Европа также не знала «религиозных войн». Сегодня различные территории просто отказываются быть полигонами привнесенных извне смыслов. И изобретают свои. Радикальные краеведы Южного Урала уже предложили провозгласить дату падения Чебаркульского метеорита началом нового летоисчисления. Пока это воспринимается как шутка – но многие серьезные вещи поначалу выглядят смешно. Как, впрочем, и наоборот.

Основа геопоэтики – культурное самоопределение территорий. Оно вбирает в себя и древние мифы, и актуальные импрессии, и футуристические проекты. Именно это самоопределение в успешных случаях превращается в территориальные бренды, делающие различные пространства глобально узнаваемыми и экономически эффективными. Такова прагматика геопоэтики.

Геопоэтическое пространство в отличие от геополитического не нуждается в экстенсивном расширении. Его смысл в ином – это внутреннее структурирование и репрезентация окружающему миру своей культурной уникальности.

С этой точки зрения любопытно взглянуть на двух авторов «Введения в геопоэтику». Это писатели Юрий Андрухович и Сергей Жадан. Первый развивает западный, «станиславский феномен» украинской литературы, творчество второго – какой-то невероятный харьковский микс Пелевина и Сорокина, причем абсолютно укорененный в локальной стихии и потому с трудом понятный «широкому российскому читателю». Но даже их противоречия культурно продуктивны и никак не укладываются в плоскую геополитическую схему якобы непримиримого антагонизма восточной и западной Украины.

Нация как творческий проект

Еще один геопоэтический тезис, неоднократно повторенный в книге: «Все новое рождается на окраинах». Его подтверждения можно найти в самых разных сферах – действительно, практически все впоследствии ставшее «мейнстримом», изначально считалось чем-то абсолютно «маргинальным».

Это проявляется даже в возникновении новых стран. Например, Финляндия долгое время воспринималась лишь какой-то пограничной «окраиной» между двумя империями – Швецией и Россией. Ее становление как самостоятельной страны произошло именно на геопоэтических основах – калевальская мифология стала уникальным глобальным брендом новой финской нации. Вообще, даже можно утверждать, что финнов как нацию создала культурная революция середины XIX века, ее «отцы-основатели» – Снелльман, Лённрот, Рунеберг, Топелиус… Без базового вклада этих творческих деятелей в национальное самосознание был бы невозможен позднейший военно-политический феномен Маннергейма.

Кстати, интересно заметить, что большинство этих создателей финской нации сами были этническими шведами. Тем не менее, они считали себя «истинными финнами» своей эпохи. Эта показательная традиция сохранилась и по сей день – например, жители шведоязычных Аландских островов на любых спортивных мероприятиях болеют только за Суоми. Этнос и нация – далеко не синонимы, как, увы, до сих пор считает существенная часть россиян.

Хотя национальное государство – более прогрессивная стадия по сравнению с империей, полагаю все же, что для России эта трансформация невозможна. Беда русского национализма в том, что он – плоть от плоти империи, столь же жестко централизован и оторван от конкретных региональных пространств. Геопоэтическое краеведение в различных регионах еле теплится – а то и вовсе считается подозрительным как «сепаратизм». Бердяев в свое время заметил: «русская душа ушиблена ширью» – и с тех пор этот «ушиб» не излечен. Основной характеристикой своей страны русские продолжают считать имперское «величие», которое пытаются протащить даже в проекты нового национального государства.

Само слово «национальный» для русских националистов – производное не от европейской гражданской нации, а от советской паспортной «национальности». Вот этот «русский советский человек» и поныне считает себя «старшим братом» на постсоветском пространстве. Ultima ratio этой геополитики – сплошное насилие или угроза его применения, что прекрасно иллюстрируют официальные российские СМИ и «патриотические» комменты в соцсетях на тему новейших украинских событий.

В сегодняшнем ЕС национальные государства все более уступают место сложной диалектике общеевропейских институтов и региональных движений. Как же России, застывшей еще на имперской стадии, приблизиться к такому формату? Если мечтать «построить сначала национальное государство» – не будет ли это похоже на попытку перепрыгнуть пропасть двумя прыжками?

Может быть, стоит прислушаться к некоторым патриархам европейской культуры? Например, Умберто Эко высказывает очень любопытное пророчество, которое парадоксальным образом сближает ЕС и РФ. Но если для европейцев его реализация действительно будет означать стирание границ между их прежними, многовековыми нациями, то для русских, возможно, именно такая федерация культурно многообразных, самоуправляемых, но взаимосвязанных городов и станет реально постимперским, гражданским, творческим «нацбилдингом»?

Италия имеет тенденцию разваливаться, потому что нашу страну искусственно объединили. А Европейский союз — это совсем другая история. Он должен привести нас к исчезновению наций, которые в той или иной степени формировали жизнь Европы последние 800 лет. Теперь более важным будет союз, например, Барселоны и Загреба, чем союз Испании и Хорватии. Нас ждет новая федерация городов, и так Европейский союз сможет выжить. По крайней мере, у него есть такой шанс.

Утопия или антиутопия?

Империя исторически обречена – сколь бы сегодня она ни ощеривалась своими пропагандистскими штыками. Весь вопрос в том, чем будет расставание с ней – утопией или антиутопией? Красочную и впечатляющую антиутопию недавно нарисовал Владимир Сорокин своей «Теллурией». И она вполне может воплотиться – подобно тому, как его «День опричника» уже стал в России откровенным реализмом. Да и сама по себе нынешняя Россия, где собиратели ордынской дани угрожают несогласным судом за «измену родине» – это вообще страна антиутопического жанра.

Утопия отличается от антиутопии тем, что если для первой нужны волевые, креативные усилия, то вторая возникает словно бы самопроизвольно, по исторической инерции. Причем не нужно думать, будто утопия вообще «неосуществима» – построение «Нового Света» превосходно опровергает это заблуждение. Но утопию могут построить лишь ницшеанские «активные силы», которые сумеют пробудить геопоэтический, творческий потенциал различных городов и регионов. Без этого пробуждения никакая действительно новая политика невозможна – это будет лишь перетасовывание прежней имперской колоды…

Игорь Сид еще в 1990-е годы создал Крымский клуб и организовал представительный Боспорский форум современной культуры. Эту подвижническую деятельность, пожалуй, можно сравнить с миссией Максимилиана Волошина, открывшего в свое время в тех краях свою легендарную Киммерию. Однако коктебельский genius loci творил еще в идеологическую эпоху и потому был ею не понят. А Сид со своими экспериментами уже попал в резонанс с нынешним пробуждением пространств и наглядно продемонстрировал острую грань между геопоэтикой XXI века и геополитикой XX-го. Боспорский форум проходил на косе Тузла в Керченском проливе – и видимо, задел какую-то политическую тектонику. В 2003 году из-за этой косы чуть не разгорелся российско-украинский военный конфликт.

Точно также и сегодня у российско-украинских отношений есть два пути решения – либо антиутопическая вражда двух близких народов, которая нагнетается империей, либо неожиданное утопическое решение, которое позволит сблизить их интересы на новом историческом этапе. Крым принято изображать яблоком раздора между Россией и Украиной. Но почему бы не поучиться у Страсбурга, который долгое время был таким же объектом спора между Германией и Францией? Однако этот город пережил стремительный ребрендинг и полностью себя переосмыслил в тот момент, когда именно там было решено разместить штаб-квартиру Совета Европы. Само это решение выглядит геопоэтическим – среди основателей СЕ действительно были поэты. Но увы, до такого практического значения поэзии в наших широтах еще далеко…

12 955
Вадим Штепа

Читайте также

Федерация
Регионализация и самосознание

Регионализация и самосознание

Регионализация русского народа неизбежно вызвала бы процесс общей ментальной перестройки, переоценки ценностей и как следствие — распад всего комплекса имперских мифов.
Невозможно продолжать и далее быть этногенератором мракобесия.

Алексей Широпаев
Общество
Постгосударственная эпоха

Постгосударственная эпоха

В перспективе государства — негибкие, консервативные, отягощенные бюрократией и кучей всевозможных норм и правил, часто косных и контрпродуктивных — определенно проигрывают распределенным сетевым сообществам и в области научно-технического прогресса, и в области торгово-коммерческой, и в области военно-политической.

Юрий Нестеренко
Общество
Империя как амёба

Империя как амёба

В отличие от Римской или Британской империй, из которых произошли по-настоящему новые страны, постсоветскую реальность скорее можно уподобить делению имперской амёбы.

Вадим Штепа