Злоба дня

К эмиграции от Путина

К эмиграции от Путина

Меня, живущего в городке Уэлсли в Новой Англии (тринадцать миль до центра Бостона, три — до первого американского колледжа Набокова), на Речной уличке (из окон дома — до воды шагов пятнадцать — видны: влево, у моста, по которому проходит граница с другим городком, Ньютоном — гряда небольших, компактных водопадов, то есть камней и скал, облизанных до белесости короткими жадными волнами; посередине — огромное мелко помятое покрывало быстро текущей воды под названием Чарльз-ривер; вправо — насколько хватает зрения — большой, но уютный водопад, укутанный в зелень, как в газовый шарф). Так вот меня, живущего в этой чужой для русского глаза экзотике Северо-Восточного побережья Атлантики очень часто упрекают, а если не упрекают, то намекают, а если не намекают, то подразумевают, а если не говорят вслух, то шепчут про себя, плотно сжимая бескровные губы; или просто думают, как все мы зло думаем подчас о других: а хули ты лезешь в наши дела, паря/эмигрантское отродье/отрезанный ломоть (я выбрал не самые точные, возможно, но наиболее мягкие из пришедших в голову синонимов предательства)?

Тебе-то, в безопасном далеке, не западло лезть в наши проблемы, в сухую рассуждать о российских скорбных делах и бедах, с легкостью упрекать людей, думающих о прокорме семьи, в постсоветском конформизме? И вообще: не мучиться комплексом эмигранта, которому должно быть стыдно, что, как все, не живет в путинском сумасшествии, не ходит на наши рынки с азерами и чехами, не ездит в маршрутках со зверьем и гопотой; не пропихивает статью в университетский сборник, не унижается перед начальством, прося отпустить пораньше, чтобы...

Мне есть что ответить, хотя мои ответы и будут противоречивыми, но противоречие — это как раз то, что не избывается, не разрешается, не исчезает. Мне, как ни странно, стыдно, но это не наведенный индуцированный стыд, типа, ответа на упрек; мне стыдно перед собой: что я столько не увидел, столько пропустил, не был в России, когда началось наводнение бешеного надувного патриотизма от девятой волны Крыма, не увидел дурацких счастливых лиц тех, кого Путин наебал как детей; только читал, читал и смотрел в экран. Это о стыде.

Теперь о точном ощущении своих координат (может, и не только моих): я никуда не уезжал, я в России, на дальней даче, телефоны и интернет работают, но добраться до Питера или Москвы — почему-то проблема. Дальняя дача, я живу на хуторе, что ли, к которому нету русских дорог, хотя читаю, как дурак, русские книги, нерусские газеты, смотрю русское кино, как, впрочем, и нерусское тоже (как и в Питере, без разницы).

Никаких русских друзей у меня нет, потому что евреи-эмигранты (их-то и называют русскими в Америке), приехавшие сюда из СССР, мне, атеисту-космополиту, не менее чужды, чем прыщавые нашисты на Селигере или комсомольские вожаки на танцах в стройотряде. В нашем районе (городе — по-американски) русских практически нет; как и среди соседей, чему мы рады, так как соотечественники, как вы уже поняли, нам катастрофически неинтересны: за ничтожным исключением, которое надо еще сыскать, но мне не удалось: это плохо воспитанные, по-советски образованные (то есть необразованные), бывает — незлые, куда чаще — нетерпимые, эмоциональные, провинциальные совки в американском прикиде; при этом в основном напористые и непоколебимые расисты, говорящие на чудовищном пафосном русском, а пафос — это то, что мы с детства избегаем, как щекотки пяток в грязных носках.

Я это к тому, что, несмотря на два водопада, на атлантическое побережье в десяти милях, на отсутствие запаха бензина, тополиного пуха и плавящегося асфальта (питерские летние запахи), нервных криков и просто громкого, недовольного голоса прохожего, лая собаки, плача ребенка (всего этого здесь почти нет) — мы живем в маленькой России. И когда мы возвращаемся в Питер, то, чтобы опять ощутить себя проваренной морковкой в бульоне, надо две-три минуты, и у тебя ощущение, что ты никуда не уезжал. Потому что внешних отличий нет.

Именно это создает иллюзию, что я там, где и все остальные, только переживаю акцентированнее, потому что не с кем сбросить напряжение, увидев, так сказать, печать знакомой нормы и услышав ничего не значащие бытовые слова, которые сами собой подтверждают, что наиболее безумные законы — это пока еще область символического; а материализоваться любая угроза может только завтра; или через три дня, через неделю, сегодня ночью или никогда. А я переживаю все это сразу, как только узнаю по пневматической почте интернета — и поэтому мой голос резче, моя нетерпимость, может быть, горячее, моя интонация пронизана нервными поэтическими пленками торопливой слюны.

И именно поэтому я все еще не освободился от иллюзии, что ничем не отличаюсь от любого другого российского обывателя, что также могу ругать власть и допустившую ее до этого безрассудного состояния интеллигенцию, потому что я один из...

Конечно, иллюзия, я знаю, что высокомерная (с множеством комплексов) русская культура не терпит советов со стороны: что с воза упало, то вышло вон, закройте дверь с другой стороны. Я это понимаю, но не могу смириться, тем более что в той, советской и постсоветской жизни, я был такой же остро вооруженный мгновенной готовностью к нападению (трудное дворовое детство в анамнезе), непримиримый, неуступчивый и редко сомневающийся в праве высказать свое мнение, даже если мне ничего за него (как сейчас) не будет. То есть пиздюлей не выдадут. А то же самое, повторенное другим, но живущим в России, может быть опасным.

Есть еще штуки, которые меня успокаивают: мне нравится одна цитата Щедрина, которую я специально заранее записал и сейчас найду и вставлю. Цитата о том, что Россия — такой спрут, хочешь от него избавиться, но не можешь. Вот она цитата, нашел.

Отечество — тот таинственный, но живой организм, очертания которого ты не можешь для себя отчетливо определить, но которого прикосновение к себе непрерывно чувствуешь, ибо ты связан с этим организмом непрерывной пуповиной.

Перечел — и сам не понял, зачем цитировал? Все мы связаны с этим спрутом неканоническими отношениями, которые Малоохтинский ЗАГС не зарегистрирует никогда в жизни.

К чему это я? Я много раз пытался отделаться от России раз и навсегда, пошла она на хуй, прорва. Написал, что пытался отделаться — но это всего лишь красивая фраза, не пытался отделаться, а только думал: вот было бы хорошо, если бы я мог с утра не читать русские новости, не читать русские книги и статьи, не думать, что я это так, временно, только на дальней даче. То есть почти такая же Россия, только карликовая, пропущенная через добротный тройной фильтр американской славистики — карликовая Рашка.

Все, что я говорю, преследует одну цель: если не оправдаться, это вряд ли получится, то объяснить, почему я разрешаю себе больше, чем разрешают приличия в русской культуре. И почему эмиграция не освобождает от России, если она сидит уже в печенках. У меня не было ни одной мысли о чем-либо рутинном и постоянном, когда я ехал посмотреть Америку и повидать близких; пока первый год был любопытным туристом в головузадирающем Манхеттене; когда оказался fellow в Гарварде и долго был засидевшимся гостем; пока не ощутил себя на дальней даче в карликовой Рашке на берегу Чарльз-ривер. Чтобы быть счастливым эмигрантом надо: 1) люто ненавидеть незадачливую Рассею за то, что пришлось ее покинуть; 2) быть твердокаменным националистом, солдатом вечного запаса богоданного Израиля; 3) быть традиционалистом, то есть считать, что мировая культура после импрессионизма сошла с ума. Это (особенно, последнее) отнюдь не достаточные, но необходимые (или все-таки факультативные?) качества, чтобы говорить «у них там совсем крыша поехала», «если бы я не увалил, то давно бы слетел с катушек при их терпимости к жизни в дерьме», «год бедной жизни в нормальной стране дороже богатого кавказского долгожительства в сраной Рашке».

Я не хочу сказать, что ненавидеть или презирать родину невозможно, огромное число вполне достойных и любящих себя людей разных стран и культур это делают ежеминутно и счастливы. Тотальное дистанцирование от того, что не дает тебе признания такого качества, о котором мечталось в юности и детстве, — сильный и апробированный прием. У меня это не получилось, хотя патриотизм я считал и считаю способом манипулирования, которым власть имущие век от века дурачат разнокалиберное и интернациональное пушечное мясо.

Поэтому никаких советов по поводу эмиграции у меня нет и не будет, как не будет смешливого плевка осуждения в спину тем, кто уезжает, или возвышающего себя презрения к тем, кто остается. Скажу то, что говорил не раз: людям, женатым на русской культуре, лучше жить хоть при Путине (пока не стал Кровавым, но здесь мне многие справедливо возразят, что стал и давно), чем в правильном, но в иноговорящем и инакодумающем Эльдорадо.

А по поводу того, что, мол, в наш век интернета и самолетов есть не эмиграция, а поиск работы: нашел работу — поехал, закончился контракт — вернулся, скажу: враки это, вернуться очень трудно, хотя у некоторых получается. Корни, корни незаметно врастают в землю даже на дальней даче, даже в карликовой России, хоть на гранитном плато, хоть в чистом поле у потаенного ручья. Да и не та Россия жена, чтобы ее можно было на пару лет оставить в чужих руках, а потом вернуться, как к своей, будто и не уезжал. Уезжаем мы из одной страны, а возвращаемся всегда в другую. Россия — ветреная страна: кажется, одна и та же на все века — дебелая неумеха, но место под одеялом тебе никто греть не будет. Оставил на миг одного единственного исторического события, и дверь назад уже не найти. Занято, забыто и гвоздями из снов заколочено.

19 516
Михаил Берг

Читайте также

Общество
Политэмиграция расправляет плечи

Политэмиграция расправляет плечи

Начало третьего срока Путина спровоцировало новую волну эмиграции из России. Как правило, это талантливые молодые люди, не готовые мириться с ужесточением политического режима в своей стране. Они объединяются в организации и проводят форумы, их голос становится слышен в столицах западных стран. Редактор «Русской Фабулы» встретился в Вашингтоне с Наталией Арно, главой одной из таких организаций, Free Russia Foundation.

Юрий Терехов
Злоба дня
Эй, на «Титанике»!

Эй, на «Титанике»!

Если б вы знали, как надоело выступать в роли Кассандры, которую не слушают.
Нет, конечно, торжествующе восклицать «а что я говорил еще столько-то лет назад?!» — это тешит самолюбие (особенно когда сам, в отличие от троянского прототипа, находишься в безопасности), но это весьма слабое утешение, когда сбываются твои худшие прогнозы, и люди, которым ты сочувствуешь, страдают и гибнут. И даже тогда — не все, но многие — отказываются делать правильные выводы.

Юрий Нестеренко
Политика
Кремль, выборы, конспирация

Кремль, выборы, конспирация

Сегодняшняя власть действует более открыто, чем сталинская. Но в ее деятельности и сегодня есть открытая и закрытая линии. И эта закрытая линия касается не вопросов национальной безопасности, что можно было бы как-то понять, объяснить, оправдать, а действий в отношении собственного населения.

Ирина Павлова