История

«За Советы без коммунистов!»

«За Советы без коммунистов!»
Знамя восставших крестьян Тамбовской губернии

или Наши герои в гражданской войне

Ну казалось бы, какие могут быть герои в братоубийственной войне? Давно пора, говорят нам, покончить с этой междоусобицей в умах русских людей и придти к национальному примирению. Всё верно. Однако от конкретного отношения к конкретным лагерям и лицам той кровавой исторической драмы всё равно никуда не деться. И это отношение — чтобы уж действительно положить конец национальному расколу — должно быть объективно историческим.

Более того, если представлять историю русской гражданской войны как конфликт двух негативов (имперско-охлократического и имперско-реакционного), то это может служить источником комплекса национальной неполноценности. Неужели в русской нации не нашлось в то время, пусть в немейнстримной политической среде, каких-то здравых принципов, позитивных примеров? Нет, такие примеры просто обязаны быть! И наша задача — их отыскать и вытащить из-под нагромождений лжи и грязи, накопившихся за десятилетия предвзятого (красно-имперского или бело-имперского — что по сути одно и то же) изучения этого трагического (но очевидно неизбежного) надлома русской истории.

Среди белых имперцев такие примеры могут отыскаться лишь случайно, но всё-таки с них и начнём. А именно — с антибольшевистского движения, которое было всё-таки шире, нежели собственно белое движение. Белые — это чётко выраженные имперцы, «единая и неделимая Россия», генеральская диктатура и всё такое. Но были и их попутчики из казаков, была и демократическая контрреволюция.

Ярким примером казачьей струи в антибольшевизме считается донской атаман генерал П.Н. Краснов. Он имел шанс встать во главе белого движения всего Юга России, но этого не позволили ему интриги Антанты и генерала Деникина. Вот эта потенциальная возможность Краснова не позволяет считать его некой регионалистской альтернативой в белом движении, несмотря на весь его показной донской регионализм. Наконец, убеждённый монархист, поклонник былого величия (точнее — внешних его атрибутов) Российской империи, автор повести «За чертополохом». Там Россия «возрождается», только отгородившись «железным занавесом» от всего мира. То есть он — ярый поборник самоизоляции России, крайний реакционер. Оставим даже за скобками его сотрудничество с нацистами в годы ВОВ. Этот ли человек подходит на роль символа антиимперской составляющей российской контрреволюции? Ясно, что нет.

Известную оппозицию Колчаку в Сибири составляли казачьи атаманы Семёнов и Калмыков. Но весь их «регионализм» заключался лишь в японских деньгах и штыках, на которых они держались. Они уж очень напоминали полевых командиров нынешней Луганды. Поголовные порки, образцово-показательные расстрелы и массовые конфискации были «правовой» нормой в их владениях. Что касается атаманов других казачьих войск, то все они были послушными подручными Колчака или Деникина. Атаманы низшего ранга — вроде Мамонтова или Шкуро — основную «доблесть» проявляли, грабя великорусское крестьянство во славу «единой и неделимой» России.

Что касается казнённых по приказу Деникина в ноябре 1919 года оппозиционных членов Кубанской рады, то их следует числить по части украинского национального движения, так как их «преступление» состояло в том, что они выступали за воссоединение Кубани с Украиной на основе федерации. Это пример мужественной гражданской оппозиции, но — не национальной великорусской.

Демократическая контрреволюция, возглавившая борьбу с большевиками в Поволжье, Урале и Сибири летом и осенью 1918 года, с самого начала эволюционировала в сторону генеральской диктатуры и в конце концов без боя сдалась ей. Наиболее видные региональные представители этого направления — сибирские областники — послужили мостом от Сибирской областной думы в Омске к «Всероссийскому совету министров». Глава этого правительства — либеральный областник П.В. Вологодский — своей формальной властью санкционировал переворот А.В. Колчака 18 ноября 1918 года, подорвавший социальную базу антибольшевистского движения в Сибири.

Итак, среди белых мы не находим положительных примеров лидеров движения за народную свободу. Ещё меньше, кажется, их можно найти среди красных. Если угодно, можно попытаться рассмотреть в таком качестве командарма Филиппа Миронова — командующего Первой конной армией, взбунтовавшегося осенью 1919 года и приговорённого к расстрелу. Но мотивом выступления Миронова было недовольство тем, что главные большевики-евреи (во главе, конечно, с Троцким) преступно затягивают выдвижение армии на фронт против белых. Антисемитское воззвание Миронову простили, и до конца гражданской войны он во главе Первой конной исправно бил белых, поляков, петлюровцев и махновцев, пока, за минованием надобности, сам не был арестован (припомнили антисемитское воззвание) и убит в Бутырской тюрьме в феврале 1921 года. Весь этот инцидент невольно вызывает в памяти классическую фразу: «Ты за большевиков али за коммунистов?» Понятно, что Миронов был стихийным большевиком-антикоммунистом. Фигура колоритная и трагическая. Но ясно также, что никакой «третьей силы» он не представлял.

Активных противников и красных и белых в годы гражданской войны давно объединяют под условным термином «зелёные». Но об их месте в расстановке политических сил ведутся споры. Михаил Бернштам, издавший в 1972 году за рубежом демографическое исследование о гражданской войне в России, полагал, что и белые, и «зелёные» представляли собой два крыла одного антибольшевистского движения. Однако если пик белого движения пришёлся на 1918-1919 гг., то максимальный взлёт «зелёного» движения — только на 1920-1921 гг. Эта асинхронность позволила большевикам справиться со своими противниками.

Однако объединению «зелёных» в одном антибольшевистском движении с белыми препятствует один простой факт: те же самые «зелёные», в местах, занятых белыми, воевали против белых. Сибирское повстанчество, начавшееся зимой 1918/19 г. против армии Колчака и погубившее её тыл, точно также продолжалось уже как повстанчество против большевиков в 1920-1921 гг., достигнув наибольшего размаха в начале 1921 года. В связи с этим более правы, кажется, авторы экспериментального учебника «История России: миросистемный анализ» (М., 2013) Б. Кагарлицкий и В. Сергеев, написавшие эту книгу с левых позиций ещё до того, как её первый автор, в этом году, полностью поддержал российский путинский империализм в отношении Украины. Так вот, с их точки зрения, и красные, и белые в годы ГВ вели войну против российского (читай — русского) народа. Эта война двух претендентов на деспотическую власть против народа страны и была, по сути, основным содержанием ГВ.

В этой связи многие вспоминают Нестора Махно как яркого представителя «зелёного» направления, воевавшего и против белых, и против красных, воплощавшего принципы прямой народной демократии (список восхвалений можно продолжать, но лучше не надо). Позволю себе не согласиться с этим. Во-первых, Махно — часть истории всё-таки другой страны, близкой к нам, но отдельной (Украины). Правда, в его «армии» украинский национализм, как и всякий другой, был вне закона, и вообще Махно может служить хорошим связующим звеном между русским и украинским движением за народную волю. Но историческая справедливость заставляет признать, что он как раз таки не великорусский типаж.

Далее, экзотическая идеология махновского движения — предельно выраженный анархизм — вряд ли может послужить для консолидации и самосознания гражданского общества в наше время. И, наконец, всё-таки Махно нельзя полностью вынести за пределы обоих имперских лагерей ГВ. В период противоборства между красными и белыми Махно совершенно определённо являлся красным. Его «армия» даже была включена как «Заднепровская бригада» в состав РККА. То есть против белых Махно всегда воевал определённо на стороне красных (даже когда партизанил у белых в тылу), но никогда — на стороне белых (даже косвенно содействуя им) против красных.

Наиболее плодотворными наши поиски могут быть среди «зелёных», стремившихся к демократической и социальной государственности на основе широкого местного самоуправления и региональной автономии. Самым ярким и понятным лозунгом этого движения стал «За Советы без коммунистов!» Он приобрёл особую популярность в 1920-1921 гг. и стал знаменем Кронштадтского мятежа и ряда других, менее известных, выступлений. Поскольку в 1920 году никаких других партий, кроме большевиков, в Советах уже не осталось, этот лозунг означал, по сути, возвращение к мечте о прямой народной демократии, не искажённой партиями-посредниками. Многоступенчатая система деидеологизированных, беспартийных Советов должна была составлять стержень демократической русской государственности.

Почти ничего, кроме имён, не известно о народных вожаках Западно-Сибирского народного восстания 1921-1922 гг. Последнее распространилось вначале на всю территорию Западной Сибири и Северного Казахстана (по современной терминологии). Хотя большевикам довольно быстро удалось взять под контроль ключевые пункты обширного региона, партизанская борьба шла ещё больше года. Память о народных героях и жестокостях красно-имперских карателей давно поросла тайгой и утонула в приобских гатях...

Самым организованным и упорным народным антиимперским восстанием в годы ГВ была знаменитая Антоновщина в Тамбовской губернии, длившаяся с 1919 по 1922 год. Александр Антонов был начальником штаба 2-й армии восставших (всего было 3 «армии») и до некоторой степени идеологом движения, а главным военно-политическим руководителем был Пётр Токмаков. Про это восстание, про зверства карателей во главе с Тухачевским написано немало. Пожалуй, эта страница народной войны против империи изучена сейчас наиболее дотошно.

Характерно, что Тамбовская губерния была одним из регионов, где перед Первой мировой войной наиболее успешно шла столыпинская аграрная реформа. На хутора и отруба из общин там выделилась почти половина домохозяев. Таким образом, основную социальную базу восстания составляли единоличные земельные собственники, не эксплуатировавшие чужого труда.

Впредь до созыва нового всероссийского Учредительного собрания восставшие провозгласили «Временную демократическую республику Тамбовского партизанского края». Подразумевалось установление федеративной связи с подобными повстанческими республиками по всей России и объединение их усилий для борьбы с большевизмом. По понятным причинам этого сделать не удалось.

Показательно, что осенью 1919 года, когда до Тамбовщины докатился рейд белоказачьей конницы генерала Мамонтова, объединения усилий между белыми и повстанцами против большевиков не произошло: слишком различны были мотивы тех и других. Для сравнения вспомните, как легко объединялся Махно с большевиками, когда дело шло о борьбе против белых.

Так что есть и у нас, великорусов, примеры и национальные герои борьбы против красного и белого империализма в гражданскую войну! Главное — помнить и не забывать о них!

19 084

Читайте также

Культура
Пуля в сердце

Пуля в сердце

Он был очень сложен и очень глубок, Маяковский. Как ни пытался он возлюбить модный в ту эпоху тоталитаризм (в большевистском варианте, другие мировые мэтры пленялись фашизмом, нацизмом), его фигура не влезала в рамки системы. Он был вне этих рамок как Поэт, влияя даже на лютого белогвардейца Арсения Несмелова.

Алексей Широпаев
Культура
Кому нужна правда?

Кому нужна правда?

Канадские разработчики выбрали отнюдь не самые больные места из советской истории. Можно было сделать миссию им. Зои Космодемьянской — игрок водит по карте группу советских диверсантов, которые призывают огонь артиллерии и авиации на чахлые крестьянские жилища, а некоторые — поджигают сами. Или миссию, в которой игрок управляет бравыми советскими разведчиками — нужно заминировать центр Киева и взорвать к чертям вместе со всем населением.

Михаил Пожарский
История
Гренада не их

Гренада не их

В октябре 1983 года автор этих строк находился в Средиземном море на борту учебного корабля ВМФ СССР. Между Кипром и Ибицей, на подходах к проливу Бонифачо. Тут и громыхнула весть: американцы высадились на Гренаде. В морских мозгах сразу вскипело: «Вторая Куба! Курс на Гренаду мою!» Однако замполит лаконично пояснил: «Там свергли не наших». Немудрено, что он запутался. Ведь нашими на той Гренаде были то ли все, то ли никто.

Николай Кольский